Автор: Александр Ледь
[hide]http://www.newauthor.ru/mystic/i-zhiv-i-mertv[/hide]Я работаю на самой ужасной в мире работе. Я – врач.
О чём я думал, поступая в медицинский институт? О чём я думал, выбирая специальность?
О чём я думал, когда в детстве мечтал стать врачом?
Вы со мной не согласны? Просто вы не знаете, каким именно врачом я работаю. Я мог бы стать стоматологом, окулистом, терапевтом или же, в конце концов, медбратом.
Но что-то накинуло на меня аркан и потянуло на идею стать реаниматологом. А я был не диким мустангом, а домашней лошадью – и не противился.
– Разряд!
Ровная линия.
Теперь я работаю в отделении реаниматологии и интенсивной терапии. Моя задача – не дать клинической смерти перерасти в социальную и биологическую.
– Разряд!
Ровная линия.
Всё ещё не согласны? Думаете, что это – благородная профессия: спасать людей? Не спорю. Но вы смотрите на реанимацию со стороны. А вы попробовали бы представить себе, в каком виде она предстаёт перед глазами руководящего врача.
– Разряд!
Ровная линия.
Когда я принимаю пациента, я беру на себя ответственность за его жизнь. И за его смерть. Мне, в принципе, ничего не будет, если пациент умрёт. Зарплату не урежут, с работы не уволят. Но когда я и трое моих помощников стараемся изо всех сил, пытаясь удержать душу внутри искалеченного тела, не давая ей обрести покой в раю или загореться в аду, связывая её по рукам и ногам электрическими разрядами и вентиляцией лёгких, и нам не удаётся… Все наши старания пропадают впустую. Не знаю, как воспринимают смерть пациента другие реаниматологи, но мне после неё начинает казаться, что я — убийца. Что утверждение «я не сумел его спасти» равносильно утверждению «я убил его». Это звучит как сталинский предрассудок, но такого человека, как я, сложно в чём-нибудь переубедить. Что бы мне ни говорили, мне слышится: «Ты не спас его (её), потому что недостаточно старался. Ты мог бы постараться лучше, но не сделал этого. А в том, что ты не постарался, виноват можешь быть только ты». Теперь представьте себе, как живётся тому, кто считает себя виновным в смерти хотя бы одного человека.
И наша бригада упускает уже четвёртую душу подряд.
Мужчина лет пятидесяти, седой, попал в аварию. Не справился с управлением и врезался в стену. Кроме него, в машине никого не было. Очевидец вызвал «скорую», пострадавшего тут же доставили нам, в реанимацию. Его сердце остановилось. Мы били седого током, ожидая от сердца хоть какой-то реакции, но оно наотрез отказывалось совершать удар. Слово «разряд» висело в воздухе и каждые несколько секунд давало о себе знать. Мы разряжали дефибриллятор, но ничто не могло разрядить обстановку. Сердце – анархист. Оно свергло власть мозга, которому подчинялось лет пятьдесят, и после революции уже никому не подчинялось.
Наконец, все это поняли и отстали от упрямого как осёл сердца. Молча мы посмотрели на лицо мертвеца.
– Записать время смерти? – спросил меня помощник. Обычно ведь я решаю, когда наступать социальной смерти. Я же – руководящий врач…
Его слова ударили меня сильнее, чем бьёт разряд дефибриллятора. Записать час и минуту смерти – в четвёртый раз подряд? Совершить четвёртое подряд убийство? Больше не пытаться что-нибудь изменить? Я так не хотел. Я чувствовал, что всё ещё должен помочь этому пациенту, прежде чем позволить накрыть тканью его лицо – я же принёс клятву Гиппократа! О чём я думал, когда приносил её?
Я разозлился на пациента, я разгневался на его непослушное сердце. Мои глаза широко раскрылись, зубы столкнулись, руки перестали слушать голос моего рассудка…
Я выхватил дефибриллятор из рук помощницы, мигом зарядил его на самое высокое напряжение… Мой поступок напоминал поступок чьего-нибудь отца, который, видя, что сын его не слушается, хватается за ремень.
Мои руки, в которые вложили силу чемпиона мира по боксу, ударили заряженными пластинами по груди трупа.
Получай, сердце, реинкарнация какого-то там революционера-забастовщика! Я возьму на себя ответственность и за эту смерть – но теперь получу то, чего заслужил, будь то урезание зарплаты, увольнение или тюрьма…
Сын не исправился и убежал из дома. Забастовщик принял смерть от пули, но не заработал. Но сердце… Оно вдруг упало на колени передо мной и…
Разряд. Ломаная линия.
Посмертный рефлекс. Другие реаниматологи смотрели на меня с испугом.
Нет, не посмертный рефлекс. Пациент вдруг открыл глаза и громко и глубоко вдохнул. Громкий выдох. Спокойный вдох и спокойный выдох. Ломаная линия не выпрямлялась.
Я оторвал пластины дефибриллятора от кожи пациента и отошёл назад. Мои помощники поняли, что бояться меня нечего, хотя меня испугалось даже упрямое сердце пациента, и их испуганные взгляды переместились на седого мужчину.
Неужели мне удалось поймать за лодыжку его улетавшую на небо душу и силой водворить её на место? Экран показывал положительный ответ в виде умеренных показателей давления, температуры и нормальной кардиограммы.
– Перевести его… в общую палату, – чувствуя, как кровь приливает к моим вискам, приказал я.
Я спас его… Я смог его спасти. Мне не придётся брать на себя ответственность за четвёртую смерть подряд…
Но наказать меня всё же могли. За моё неадекватное поведение. К счастью для меня, случившееся видели только мои помощники. Начальство узнает что-либо лишь в том случае, если кто-то из них проговорится. А все они – мои близкие друзья, с кудрявой Верой я даже учился в одном классе. Они могут меня понять, могут мне помочь и могут убедить меня больше так не поступать. Но одной вещи никто из них сделать не может – донести на меня. За всё это я их и ценю.
Придя домой, я постарался не думать обо всём случившемся. Но не мог. Включил телевизор и лениво расселся на диване, приоткрыв рот. Как назло, по первому попавшемуся каналу шли новости. Крупным планом показывали превратившуюся в кусок металлического мяса машину, по нижнему краю экрана бежал текст, озвучиваемый симпатичной дикторшей. Да это та самая авария, в которую попал обладатель сердца-забастовщика! Я щёлкнул на пульте кнопкой переключения канала, но она не сработала. Потом мне вспомнилось, что у пульта вот уже неделю как сели батарейки, а я всё никак не привыкну. Я вскочил, рывком подобрался к телевизору и несколько раз вдавил нужную кнопку на нём. Нашёл канал с мультиками. Только, пожалуйста, не «Доктор Айболит» – думать не хочу про врачей… Нет, не «Айболит». Самое то. И я тупо уставился в экран. Я теперь ни о чём не думал, мои пустые глаза просто любили наблюдать за двигавшимися рисунками.
Вряд ли вы это знаете, но Дарвин говорил: «Человек, который осмеливается потратить впустую час времени, ещё не осознал цену жизни». Это я-то не осознал цену жизни? Я, врач-реаниматолог, делающий всё, чтобы спасти чужие жизни, не осознаю цену жизни только потому, что весь следующий час решил провести перед светящимся прямоугольником?.. Да и смотреть мультики – это не такое уж и пустое занятие. В мультике порой бывает больше мудрости, чем в головах всех древнегреческих мудрецов, вместе взятых. Включая моего кумира Гиппократа.
В середине следующего рабочего дня в коридоре ко мне сзади подбежала медсестра и окликнула:
– Валерий Егорович!
Я замер и развернулся. Её язык повернулся так:
– Пациент из восьмой палаты желает вас видеть, – и она убежала и скрылась в толпе больничного персонала.
С чего это какому-то пациенту из восьмой палаты понадобилось видеть какого-то меня? Да с того… Ладно, схожу.
Пациентом оказался тот самый, с упрямым сердцем. Его уже перевели сюда. А что? Его здоровье вызывает зависть: пережив клиническую смерть, он быстро идёт на поправку. Не пройдет и двух дней, как он снова будет гулять по тротуарам Казани. А если он застраховал машину – возможно, будет разъезжать по улицам и разгонять передним бампером голубей.
Завидев меня, он без явных усилий сел на койке и сказал:
– Здравствуйте! Я Вас помню. Вы меня спасли.
Благодарные пациенты мне попадаются. И я никогда не отказываюсь от разговора с кем-нибудь из них.
– Здравствуйте, – ответил ему я. – Как Вас зовут?
– Семён. А Вас как по фамилии-имени-отчеству? Чтоб было легче попросить медсестру позвать Вас. А то я минут пять уговаривал её, а она: «Я не знаю, кто вас реанимировал»… Ну, вы понимаете. Еле уговорил разыскать Вас.
Врачи довольно часто носят интересные фамилии. Есть у меня один знакомый врач по фамилии Музыка. А есть среди моих друзей один ветеринар с говорящей о профессии фамилией Рыба. А моя фамилия…
– Ореол Валерий Егорович.
– Запоминается. Мне надо с Вами поговорить. Я хочу выразить Вам свою благодарность за своё спасение…
– Не стоит…
Тут я заметил, что на тумбочке рядом с ним не лежат мандарины и не стоят цветы.
– У Вас есть родные? – спросил я.
Без капли сожаления тот ответил:
– Мои родители уже умерли, я был их единственным ребёнком, а я – холостяк… Нет у меня родных.
– Сочувствую.
– Вы меня послушаете, хорошо? – резко сменил тему пациент.
– Хорошо, Семён.
– Ладно. Вы мне не поверите, но… Вы точно можете уделить мне полчаса?
– Если не вызовут, то могу.
– Так вот… Валерий Егорович, я видел тот свет!
Я не удивлён.
– Я слышал про такое…
– Нет, вы не слышали. Я на самом деле был там! Всё выглядело не как во сне – всё было наяву! Я разговаривал со своими родителями, со своими погибшими друзьями… Не перебивайте! Я видел Вашу бабушку!
Моя бабушка умерла около пяти лет назад.
– Это единственное доказательство того, что я там был. Только благодаря этому вы можете мне поверить. Она сказала, что рада за Вас… Вы мне не верите, это по Вашим глазам видно. Её звали Надежда Петровна Котова, так?
– Кто Вам сказал?
– Она же и сказала. Как-то раз, когда Вам было пять, вы обиделись на неё и убежали из дома. А под вечер вернулись домой в слезах. А она-то как рыдала…
Этот случай на самом деле имел место в моей жизни. Было дело.
– Вы были знакомы с моей бабушкой?
– Да, я познакомился с ней на том свете! Не верите? Тогда так. Два года назад Вы пришли на её могилу. А придя домой, Вы закрыли все шторы, сели за стол, взяли чистый лист бумаги и стали рисовать. Вы нарисовали тот рисунок, который всё время рисовали в детстве: домик, колодец и дерево со скворечником. А ещё солнце в углу. В детстве Вы этот рисунок всегда показывали своей бабушке. Но вот, когда Вы его нарисовали, Вы стали долго глядеть на него. Потом нарисовали летящую к дереву птичку и погладили её пальцем. Потом погладили ладонью весь рисунок. А затем над рисунком Вы провели ручкой по воздуху, как бы выписывая печатные буквы: «Бабушка, я тебя люблю».
Я испугался. Этого-то он точно не мог знать. Сам же сказал: «закрыл шторы»… Я никому об этом не говорил и сам чуть не забыл.
– Это так. Откуда Вы знаете???
– Ваша бабушка рассказала. С того света всё видно. Она чуть не расплакалась, когда это рассказывала…
– А она не говорила, что я ей сказал перед её смертью?
Семён вздохнул и сказал:
– Говорила. Я откуда про этот случай, когда Вы убежали из дома, знаю… Про него Вы ей и напомнили. Извинялись. И добавили: «А помнишь, ты меня учила правильно писать букву «Ю»? А я всё время писал её в обратную сторону»…
Мой последний разговор с бабушкой был у нас дома и свидетелей не имел. И он действительно закончился этими словами.
– Теперь-то Вы не можете мне не поверить. Я и вправду был на том свете.
– Но Вы были в состоянии клинической смерти совсем недолго, – напомнил я.
– А пока меня везли? Я уже тогда умер.
Что ж, тогда ему хватило бы времени на то, чтобы поговорить со своими родителями, и с друзьями, и с моей бабушкой.
– Послушайте… Я был бы не против рассказать Вам про то, как тот свет устроен… Но зайдите ко мне завтра. Вам нужно время, чтобы всё понять. Хорошо?
– Ладно, – я выдавил эти два слога с трудом, словно выдавливал почти засохшие остатки зубной пасты из тюбика. – До свидания.
В этот день происшествий не было. Всё своё время я потратил на то, чтобы попытаться понять: как такое может быть? Кто возвращается с того света? Неужели Семён и вправду там был, вправду разговаривал с моей бабушкой? Неужели он был там, куда отправляются все мои неспасённые пациенты?
Вечером я даже не мог посмотреть телевизор, без аппетита поужинал и еле сумел заснуть.
Хотел ли я знать про мир иной? Я решил, что да, и на следующий день зашёл к Семёну в палату.
– Здравствуйте, Валерий Егорович! – улыбаясь во весь рот, прокричал мне пятидесятилетний мужчина.
– Здравствуйте.
Я не знал, как начать разговор про то место, где был Семён. Ведь это даже звучит необычно. Но Семён начал первым:
– А я вот Вас всё ждал, чтобы продолжить рассказ. Итак, Вы готовы?
Я молча кивнул.
– Тот свет… Во-первых, он огромен, бесконечно огромен! Ну, не нужно много ума, чтобы до этого догадаться. И выглядит там всё так… Там красиво. Ну, об этом Вы тоже, наверное догадывались… Но вот что важно: абсолютно каждая душа после смерти тела оказывается там и нигде больше! Грешило ли оно при жизни, или нет – после смерти душа тут же исправляется!
– Тогда получается, нет разницы, быть преступником или праведником, – заметил я. – Всё равно всех одно и то же ждёт…
Нет, не одно и то же. Преступнику после смерти становится стыдно за каждый свой плохой поступок, и жить на том свете ему труднее. Думаете, это ерунда? Вы никогда не были на том свете, особенно, будучи преступником. А все остальные живут там счастливо! Да и грешники в скором времени принимают предлагаемое им прощение.
Я быстро переварил информацию – она было легкоусвояемой – и подумал вслух:
– Тогда от чего я спасаю людей? От чего я спас Вас, если там всё так хорошо???
– Вы их не то чтобы спасаете… Вы придаёте их жизни больше смысла. Смысл этот заключается в том, что любое живое существо не только убивает других существ — бактерий, вирусы, паразитов… Самим своим существованием мы способствуем появлению новых существ – бактерий, например. Душой обладает всё живое. А любая душа, как я уже сказал, попадает после смерти тела на один и тут же тот свет, в один и тот же рай. Живя, мы способствуем появлению новых душ в высшей мере! Вы считали, сколько людей спасли за последний год? Ведь немало, да? Теперь представьте, скольким душам Вы позволили появиться! А у кого-то из Ваших пациентов, наверное, родился ребёнок… А убивая… убийца отнимает возможность появиться у огромного числа душ.
– А зачем нужно, чтобы появлялись новые души? – я понял всё, кроме этого.
– Новые души нужны для того, чтобы появлялись новые души! Это жизнь ради жизни! На этом держится и мир живых, и рай! Сразу этого не понять, но узнать это Вы были должны! Такова была моя задача.
– Какая задача? – я замедлил голос от непонятно откуда взявшегося интереса.
– Ну… Это не совсем Вы меня спасли. Обычно с того света не возвращаются. Клиническая смерть не в счёт – это вообще не смерть, а просто сон, от которого можно либо проснуться, либо умереть. Но я пережил смерть настоящую!
– Биологическую? – уточнил я.
– Да, если это так называется. Однако мне позволили вернуться, чтобы я рассказал Вам… про то, что я Вам рассказал.
– Зачем?
– А вот на это есть более понятная для Вас причина. Вы часто вините себя в том, что не в силах спасти жизнь каждого. Как-то Вы кому-то это рассказали, а Ваша бабушка, будучи уже в мире мёртвых, при этом разговоре присутствовала, а потом рассказала об этом мне.
Тут он наклонился ко мне поближе.
– Вы не должны винить себя. Вы должны спасать людей, но не должны так сильно переживать по поводу тех, кого не спасли. Теперь Вы знаете, что все они в порядке, несмотря на то, что мертвы. Вам надо думать о будущем, а не о прошлом. Прошлое никто изменить не в силах. Зато в будущем Вы спасёте ещё немало жизней. Помяните моё слово, Валерий Егорович.
В палату номер восемь (ну, хотя бы не шесть) тихо вошла медсестра. Она сказала:
– Семён Николаевич, Вы выписываетесь. Пойдёмте оформлять документы на выписку.
– Хорошо, – прокряхтел Семён, встал с кровати и вышел.
Я вышел вслед за ним и пошёл своей дорогой.
А ведь он прав. Может, не стоит мне так относиться к своей работе, как я к ней относился?
Вечером я отправился с работы домой, как всегда, пешком – от дома до работы мне рукой подать.
На перекрёстке светофор остановил пару автомобилей, угрожая им своим раскрасневшимся лбом, и пропустил единственного пешехода.
Я дошёл до середины дороги, и…
Из-за угла с рыком выскочил серый «Порш». На повороте его занесло, и машина устремила свои фары в мою сторону. Я встал в ступор, глядя на приближавшийся бампер…
Тут меня что-то толкнуло, и я упал в сторону. «Порш» промчался мимо меня, сквозь его рык я услышал звук удара. С тротуара кто-то закричал, лихач скрылся из виду.
Быстро встав, я увидел валявшееся на дороге лицом вниз тело.
Я подбежал к нему и перевернул лицом вверх.
Это был Семён.
Больница рядом. Я позвонил, чтобы сюда срочно принесли носилки. Это сделали сию же минуту. Когда Семёна положили на них, из его кармана выпала какая-то бумажка. Посмотрев вслед Семёну, я, не знаю зачем, остановился и поднял её.
На ней было написано:
«Мне уделили лишь ограниченный срок пребывания в мире живых. Я умру 16 августа в 21:41. А Вам, Валерий Егорович, нужно было выжить. Это – ещё одна моя задача. Семён».
Сегодня – шестнадцатое августа.
Я задрал рукав и взглянул на табло своих электронных часов. 21:45.
Автор: Александр Ледь
[hide]http://www.newauthor.ru/mystic/i-zhiv-i-mertv[/hide]