Письмо

Автор: Зиннатов Виктор, то бишь я. Пишу, когда есть вдохновение. Знаю, что много ошибок, как орфографических, так и по построению предложений. Стараюсь, учусь. Критика принимается любая.
История о расплате за грехи.«Да где же эта чертова тропа?», — мысленно нашептывал себе я, пробираясь сквозь цепкие кусты шиповника. Туман тем временем становился все гуще, а едкий запах разлагающейся осенней листвы бил в нос все сильнее. Сколько я уже здесь брожу? Около часа, не меньше.
Наконец, в метре справа показалась едва видимая тропа. По ней явно давно не ходили, желтая листва оккупировала ее полностью. Едва не зацепившись курткой за торчавший сук какого-то дерева, я двинулся по тропе вперед. Над головой послышался хлопот крыльев, а затем грузное и протяжное «Каррррр». Становилось холоднее. На тонких нитях паутины что-то то и дело мелькало среди кустов и деревьев, накапливалась влага, и капли свисали вниз. Тропа становилась все более уверенной и широкой. Через несколько минут сквозь туман мне удалось увидеть, что лес постепенно остается за спиной, уступая дорогу поляне. Похоже, тропа вывела меня туда, куда мне было нужно. Впереди виднелись расплывчатые очертания колокольни. Это была небольшая церковь. Крыша основательно прогнила, и крест завалился набок. На краю креста сидел большой ворон. Увидев меня, он так же, как и в лесу, протяжно каркнул и полетел прочь.
Окна церкви были разбиты, а стены изрисованы баллончиками. Местная детвора в обилии исписывала стены различными непристойными словами и того же рода рисунками. Кое-где встречалось слово «смерть» и «убийство». Да, эта церковь знала лучшие времена. Когда-то здесь проводились воскресные службы, где родители тех самых детей, что так безобразно отнеслись к святому месту, собирались вместе на святое причастие и для воздаяния молитвы Богу. Когда-то здесь проходили яркие и запоминающиеся венчания. Не такие, как сейчас. Тогда слово венчание значило нечто большее. Это был некий тайный ритуал, светлый, добрый, особый. К слову, не один брак, что был заключен в этой церкви, не «рассыпался». Во всяком случае, «пока смерть не разлучит их», как гласила подвенечная клятва.
Фундамент и стены церкви, которые некогда были светлыми, почернели и стали серыми, подстать сегодняшней погоде. Травой поросли ступени, ведущие к главному входу. Они тоже прогнили, а из-под досок одной из ступени даже виднелось растущее маленькое деревце.
Туман сгущался, а день близился к закату. Я укутался в куртку, чтоб было теплее, и медленным шагом прошел к парадному входу. Внутри церкви было какое-то поскрипывание. Не обращая на это внимание, я поднялся к двери. Одна из дверей лежала на полу, а другая чудесным образом держалась за счет петель. В помещении уже было темно. Свет сюда попадал за счет окон, и уже ближе к алтарю было совсем темно. Медленно переставляя ноги, чтобы не встать на осколки стекла и кирпича, я зашел внутрь. В зале, слева, была лишь одна целая скамейка. Другие же либо валялись в разломанном виде на полу, либо давно покинули стены этой церкви. Я прошел дальше. Алтарь, как и вся церковь в целом, был после погрома. Некогда красивая гравюра была обезображена рисунками. Святые лики, что высились над головами на потолке, были забросаны камнями и краской. Неужели это поколение вырастили мы? Стараясь не издавать лишних звуков, я прошел к целой скамье, левой рукой очистил доски от пыли и сел лицом к алтарю. Снова послышался шорох. Вглядевшись, я заметил какое-то движение слева от алтаря. В куче мусора, тряпок и досок явно кто-то был. Я хотел было встать и бежать прочь, но тело словно парализовало. Мои глаза встретились с холодным блеском глаз в углу церкви. Теперь я разглядел ее, это была молодая волчица. Видать, в холодный и пасмурный день осени она нашла в этой церкви себе приют. Ее пасть оскалилась, обнажив белоснежные клыки. Шерсть на загривке встала дыбом, раздалось предупредительное рычание.
— Не бойся, — раздался голос рядом. Очень знакомый голос, до боли в груди. Но я по прежнему боялся повернуть голову. И уже не из-за хищницы, притаившейся в углу.
Волчица ослабила оскал, недовольно фыркнула и отвернула голову. Через мгновение она уже лежала на старом тряпье, не обращая на меня никакого внимания.
— Ты ведь знаешь, что тебя ждет? — вновь раздался голос моей жены. Я не слышал этот голос уже десять лет.
Переломив себя, я повернул голову. Зрение не могло меня обмануть, это была она. На ней был ее любимый черный плащ, который она всегда носила в непогоду. Она сидела рядом со мной, закинув ногу на ногу и сложив руки на колено. Ее лицо ничуть не изменилось, а даже наоборот, казалось, стало выглядеть моложе. Хотя, возможно, мне показалось в этом полумраке. На лице ее была все та же играющая улыбка, а глаза задумчиво и добро смотрели куда-то вдаль. Наконец оцепенение прошло. Сжав руки в кулаки, я отвернулся, кое-как сдерживая слезы. Либо я сошел с ума, либо возле меня и взаправду сидел призрак. Во рту пересохло, но я все же смог выдавить из себя единственное словечко:
— Да…
Она хмыкнула в своей обычной манере. Дрожь моего тела нарастала.
— Но ты все равно пришел… — она растягивала слова как и раньше, словно пробуя их на вкус, наслаждаясь ими. — Почему же ты пришел, Дэвид? После стольких лет, неужели совесть? Или что-то другое?
Дэвид. Она, как никто иной, произносила мое имя. Как-то по особому. Я ссутулился и оперся локтями на ноги, придерживая подбородок рукой. В голове бились тысячи мыслей и вопросов, но всему свое время.
— Твое последнее письмо, оно меня доконало, — я выпалил это, словно откровение. Хотя это оно и было. Мне нужно было выговориться. — На протяжении всех десяти лет ты писала мне. Сначала я думал, что все это розыгрыш. Ведь мертвецы не умеют писать письма. Но когда неделю назад пришло последнее письмо, я понял, что это ты. Никто не знал, что мы венчались в этой церкви. Кроме святого отца, разумеется, но он умер через год после нашей свадьбы, я проверял. Он никому бы и ни за что не рассказал о нас. Да ему и не нужно это было.
— Так значит, ты понял лишь через десять лет? — она перебила меня легко и непринужденно, как и раньше.
— Нет, — не сдавался оправдываться я, — я и раньше догадывался. Например, когда ты приходила ко мне во сне. Или когда я ехал в метро на работу, ты шептала мое имя. Я знаю, что все это была ты.
Волчица дернула ухом, повернулась и взглянула на меня, затем вновь улеглась. Становилось темнее, я уже с трудом видел ее.
— Дэвид. Мне жаль, что все так вышло. Но ты сам понимаешь, что твое место в аду. Ты уже ничего не исправишь. Даже если не сейчас, а через двадцать лет. Ничего не изменишь. Все предрешено.
Я выдохнул. Пальцы рук начали массировать виски, от всего происходящего у меня разболелась голова. И да, я понимал, о чем говорила моя жена. Я чувствовал, как время давит на меня. Я знал, что мне осталось всего пару минут. За это время я должен успеть сказать то, что должен был сделать еще десять лет назад.
— Дома я оставил письмо, в котором в подробностях рассказал, где и когда убил тебя. Рассказал, где похоронил твое тело. Рассказал все.
— Я знаю, Дэвид, — с улыбкой ответила она.
— Ты права. Я не могу больше так жить, — мой голос сорвался на крик, но я быстро взял себя в руки. — Не могу. Сейчас бесполезно просить прощения за содеянное, но… если можешь, прости меня. Я не хотел того, что произошло. Я испугался, когда понял, что ты перестала дышать. Я не знаю, что на меня тогда нашло. Я словно стал зверем. Прости.
Она сидела молча, слушая каждое мое слово. Теперь на ее шее виднелись следы от моих рук. Следы от удушья. Вдруг она резко встала. На ее глазах виднелись слезы, но не только они. Ее взгляд был подобен взгляду волчицы — хладнокровному и убийственным.
— Мы встретимся с тобой на том свете, Дэвид. У нас еще будет целая вечность, ведь теперь я твой ад.
И она растворилась в воздухе. Ее просто не стало. Но вместо ее холодных глаз перед моим лицом возникла морда волчицы с оскаленной пастью и жаждой убийства в глазах.
— Прости, Лиза, — это все, что успело упасть с моих уст за мгновение до того, как волчица впилась своими острыми клыками в мою шею.