Орыся (заключение)

Эпилог моей истории.Тяжело вздохнув, Матвей Галагуза, ни минуты не колеблясь, заговорил:

— Елена не любит меня. И никогда не полюбит так, как мне того хотелось бы. У меня никого не осталось дороже, кроме моего брата и её. Их счастье — моё счастье. Лучше пусть я умру, но зато они будут вместе и счастливы.
Я искренне и всем сердцем прошу у тебя прощения за всё то горе, что мой предок причинил тебе. Прости наш род! Если не можешь, не хочешь простить, то пощади хотя бы моего брата. Пусть лучше я погибну сейчас, но он будет жить.

Призрак Орыси закрыл глаза. Глубоко вздохнув, призрачная девушка разжала ладони, выпустив горло Тимофея. Тот безжизненно упал.

Стремительно призрак скользнул к Матвею Николаевичу и так близко приблизил своё призрачное лицо к его лицу, что несчастный профессор снова ощутил могильный холод. Тёмные глаза призрака заглянули в глаза Матвея. Резкая, невыносимая боль пронзила всё его тело, и он снова, как в тот первый раз, погрузился во тьму.

****

Первое, что увидел Матвей Николаевич, был потолок. Белый, неровный, неаккуратно выкрашенный краской. Откуда-то доносился гул голосов и воняло так, как обычно пахнет в больницах.

Матвей обвёл глазами пространство вокруг себя. Он находился в больничной палате. Рядом, в ногах, сидела тётя Марина, понуро опустив глаза в пол.
Лена в накинутом на плечи больничном халате стояла, отвернувшись к окну. Матвею Николаевичу показалось, что плечи её подрагивают, словно от сдерживаемого плача.

Он хотел было подняться и сесть, но это у него вышло. Его попытка была замечена тётей:
— Боже мой!!! Мальчик мой! — тётя Марина, не в силах сдержать эмоции, кинулась к Галагузе, сжала его ослабевшую ладонь. Страдание и радость причудливо смешались в тётином взгляде и пролились потоками слёз. Она хотела, что-то ещё сказать, но слёзы мешали ей говорить.

Елена обернулась. Матвей Николаевич не ошибся — глаза девушки были заплаканы. Но сейчас они осветились радостью.

— Тимофей… где? — слова тяжело давались профессору, слабость не давала ему возможности нормально говорить.
— Он жив! С ним всё, всё в порядке. — Лена никак не могла взять себя в руки от радости. — Вы нас так напугали, Матвей Николаевич, Вы почти четыре дня провели без сознания. Мы уже подумывали о худшем…

— Не утомляй его! Лучше позови доктора! — тётя Марина неучтиво и нетерпеливо перебила Лену. Для неё профессор Матвей Николаевич Галагуза по-прежнему был тем худеньким мальчиком-подростком, потерявшим мать, и который изо всех сил скрывал слёзы по ней. Тётя никак не желала признавать, что Матвей — уже взрослый мужчина. Он, как и Тимофей, был для неё ребёнком, которого она обязана опекать и защищать.

****

В заключение о рассказанных выше событиях можно добавить немногое, поскольку история закончилась прозаично.

Братьев Галагузов обнаружила на берегу пруда сладкая парочка студентов. Оба были в бессознательном состоянии, но живы.

Тимофея вскоре пришёл в себя, чего никак не хотел делать его старший брат, которого пришлось госпитализировать.
Вызвали милицию.

Тимофей, давая показания следователю, уверенно врал, рассказывая, что на него напали неожиданно, сзади. Нападающего он не видел. Того, кто мог учинить насилие над его старшем братом и почему, он тоже не видел, поскольку был оглушён ударом сзади. Следователь не обратил внимание на отсутствие гематомы на голове Тимофея, которая непременно должна была бы появиться при ударе по голове. Списали всё на попытку ограбления.
Тимофей благоразумно предпочёл соврать, чем сказать правду. Иначе ему пришлось бы давать показания совсем в другом месте и совсем другому лицу в белом халатике.

Матвей Николаевич довольно быстро оправился от пережитого потрясения. И даже вернулся к работе над раскопками, где прилежно трудился практически до их завершения.

На самом деле, профессор вернулся к работе лишь для того, чтобы ещё раз взглянуть на место, где с его семьёй произошли эти ужасные события.
Таинственное нападение на братьев-археологов взбудоражило и студентов, и местных жителей — пруд, где произошло чрезвычайное происшествие, атаковали толпы любопытных. Его не посетил разве что ленивый.

К величайшему изумлению зевак прудик переменился — всю его поверхность заполонили цветущие водяные лилии. Их было так много и они так благоухали, что пруд казался огромным ковром, душистым и белым, с золотыми звёздочками сердцевинок цветков.
Многие строили различные догадки такого аномального цветения кувшинок — от самых нелепых и глупых до вполне научно обоснованных.

Но лишь одному Матвею Николаевичу была понятна причина такого пышного цветения лилий — Орыся простила своего убийцу. Измученная ненавистью и местью душа её наконец-то обрела покой, и никогда уже более призрачная тень несчастной девушки не смутит случайного прохожего в лунные ночки.
А род Галагузов спустя почти три с половиной столетия наконец-то получил прощение.

Тимофей и Елена поженились спустя полгода после описанных событий. А через год после свадьбы у молодой четы Галагузов впервые за столько столетий родилась хорошенькая здоровая девочка. Молодые родители не колеблясь единогласно решили назвать дочку Ириной.

Матвей Николаевич Галагуза прожил недолго, так и не сумев побороть лейкоз. Он умирал тяжело и мучительно, но умирал счастливым от сознания того, что его младший брат проживёт долгую жизнь с любимой женщиной.
Елена так и не рассказала мужу о чувствах его старшего брата к ней.

****

Неподалёку от современного города Бар есть небольшая деревня. На её сельском кладбище с некоторых пор появилась свежая могила. На памятнике, отмечавшем место нового захоронения, были высечены цветы водяной лилии. А на стеле люди читали странную надпись: «Орыся. 1648 год».

О том, что за Орыся была похоронена в странной могилке, любопытные поселяне могли только строить догадки.
Истину знал только приходской батюшка. Но он предпочитал помалкивать.