Кочерыжка

Мой рассказ. Спасибо всем за уделенные время и внимание.Виталик Кочерыжкин, живший в улице Большой Подьяческой, однажды понял, что жизнь его кончена. Осознавать это было жутко, к тому же такие подозрения случились у Виталика очень быстро, в один миг. Проснулся поутру Кочерыжкин, глядит на свои руки-ноги и не понимает, что это. Не понимает и все, хоть тресни. Знает, что руки это его, и ноги его, и все прочее – а не понимает. Совсем тут перепугался Кочерыжкин. И решил по такому случаю, пока не случилось чего хуже, проведать своего друга Толю Чапыгина, жившего этажом выше. Виталик безмолвно, внутри самого себя кричал о том, что он теперь – иная форма бытия, и с вдохновенным ужасом, бледным и томным, как мертвая барышня, глядел на свои мысли. Чувств у Виталика больше не осталось, кроме, разве, беспокойства, но не за себя, а, скорее, за все мироздание. Отчего-то перевернулось ведь все с ног на голову? Значит, с миром что-то не то? Ответов на эти вопросы не было.

«Кто я? Кто?! Спрошу лучше у Чапыгина».

Чапыгина дома не оказалось. На лестничной клетке было тихо, как в морге, квартира Толи же была раскрыта, как препарированный труп. Чапыгинский кот – рыжий, толстый, глядел на серо-зеленую стену с подгнившей трещиной. На оконном стекле, мерцавшим от утреннего солнца, аккуратно было выведено: «Ушел». Ушел, и все тут. Потолок в самом углу взмок. Вода, падая с него, стучала по стенкам подставленного цинкового ведерка подобно бесцеремонным плевкам. Лампочка грушевым огрызком бестолково покачивалась, мотаясь из стороны в сторону, и сизые тени ее блуждали по мутному окну с застывшим и онемелым «Ушел». Форточка была почему-то закрыта газетой.

Делать нечего, вышел Кочерыжкин из квартиры. Несло луком и какой-то сырой гнилью. Дверь Толькиной квартиры Виталик все-таки прикрыл, а сам думал: куда же подевался Чапыгин? Вдруг, чуть вскрикнув, Кочерыжкин оступился и, успев подумать только «Вот и всё!», перелетел через десяток ступеней и распластался на площадке перед квартирой номер пять. Лицо его застыло, словно в этом полете Кочерыжкин что-то такое увидел, от чего и помер. Так он и остался лежать – под покровом сизого полумрака, лившегося с оконных проемов. Окна смотрели в узкий дворик-колодец, и серые стены дома отражались в треснувших стеклах, испещренных выцветавшей синей краской, выпуклыми ее капельками, походившими на мертвый пот. Мертвый пот проступил и на лбу Кочерыжкина. И так же застыл.

Из пятой квартиры потянуло свежими щами. Распахнулась ее дверь, со свистом что-то прилетело Виталику прямо в лоб и отскочило в угол. Возвращавшийся домой Толя Чапыгин тихо ухмыльнулся:

— Кочерыжка на лбу у Кочерыжкина, эге… Ко-че-рыж-ка!

И рассмеялся, выронивши авоську. По ступенькам покатились яблоки, румяные, как щеки с мороза.

— Подымайся, Кочерыжкин. Виталий, аллё, ну. Подумаешь, помер. Это не есть уважительная причина, чтоб тут валяться. Ага, тебе говорю, да.

Кочерыжкин боязливо приоткрыл правый глаз.

— Чапыгин! Ты где был?

— Помирал.

— Ну и как, помер? – хохотнул Кочерыжкин.

— Помер, — спокойно ответил Чапыгин и выудил из кармана папироску, — и ты, с утречка.

Глаза Кочерыжкина округлились; рот раскрылся в тупом удивлении, и, съежившись, он изрек:

— И что теперь делать?!